Глава 2. Отрок на распутье. - Книги - Мои истоки и Прощание с прошлым

ГЛАВА ВТОРАЯ
ОТРОК НА РАСПУТЬИ

ПОЕЗДКА В МАЛИНОВКУ

     Несколько часов просидел я у обочины. Ни одной подводы, а машины в то время в нашей глубинке были вообще редкость. Подумал:
     - Не уеду я сегодня. Надо будет завтра попросить почтальона, чтобы с ним доехать до Усманки.
Через некоторое время слышу гул трактора. Подъезжает, останавливается около меня. Ба… брат Кондрат выпрыгивает из кабины.
     - Ты, чо здесь стоишь?
     - Я в Мариинск, на станцию хочу уехать.
     - Зачем?
     - К Лиде хочу поехать.
     - Почему ты хочешь к Лиде ехать?
     - Наша школа с этого года будет семилетней, а я хочу десять классов кончить. У них там школа - десятилетка. Если Лида меня у себя оставит.
     - Ну, хорошо, я тебя до Чебулов довезу, мне надо в МТС, а там на грузотакси до Мариинска уедешь.
Был тогда такой вид пассажирского транспорта вместо автобусов, грузовая машина со скамейками вдоль бортов.
В справочном бюро вокзала я спросил, сколько стоит билет в общем вагоне до Сталинска. Денег у меня было наполовину меньше, чем стоил билет, а мне ведь ещё из Сталинска ехать в Малиновку. Мне пришлось купить билет до станции Яя на поезд № 947 сообщением Мариинск - Сталинск, это примерно 70 км от Мариинска. Этот грузо-почтово-пассажирский поезд называли девятьсот весёлый. Он останавливался на всех разъездах и стоял подолгу. К нему был прицеплен вагон-лавка и на разъездах людям продавали хлеб, молоко и другие продовольственные и промышленные товары, потому что на маленьких разъездах не было магазинов. Общих пассажирских вагонов было всего четыре или пять. В Мариинске, когда я вскарабкался в вагон, пассажиров почти не было. Багажа у меня не было. Я положил мои костыли в ящик под нижнее сиденье, а сам залез на третью - багажную полку. Так я лежал, не слезая, всю ночь и до обеда следующего дня. Приехали на станцию Белово. Поезд должен там стоять около двух часов. Молодой мужчина, лежавший на второй полке напротив меня, обращаясь ко мне сказал
     - Ты что-то ничего не кушаешь и не слезаешь с полки.
     - Да, я не хочу кушать.
     - Ну, нет, дружок, давай-ка слезай.
     - Ты, наверное, без билета едешь? - предположил он и добавил, - ты не бойся, в этом поезде контролёров не бывает.
Он меня заставил слезть с полки. Я достал свои костыли из-под сиденья, он округлёнными глазами посмотрел на меня, ничего не сказал, и повёл в вокзальный ресторан. Там накормил меня досыта. Казалось бы, не великая услуга, а запомнился мне этот мужчина на всю жизнь. В Сталинске я сделал пересадку на поезд Сталинск - Мундыбаш и через час был уже в Малиновке.

МАЛИНОВКА

     Малиновка - небольшой рабочий посёлок на юго-западе Кемеровской области на берегу реки Кондома. Грубо его можно было разделить на два посёлка: первый на месте крупного исправительно-трудового лагеря управления СИБЛАГ, а второй - шахтёрский посёлок, который появился намного позже первого. Жилой лагерь и рабочая зона находились рядом, там, где Кондома делает крутой поворот на восток. В этом месте была построена запань, и лес, сплавляемый из горной Шории, вытаскивался на берег, и в рабочей зоне заключённые обрабатывали его. Каждый день с территории рабочей зоны маневровый паровоз вывозил десяток вагонов лесоматериалов: шпалы, шахтные крепёжные стойки, брусья, доски.
     Рядом с лагерем находился, так называемый, дивизион. Это огороженная высоким забором казарма и прилегающие к ней спортивная площадка и площадка отдыха. Здесь жили солдаты охраны лагеря. В летнее время в дивизионе во дворе раз в неделю крутили кино. И бывали концерты художественной самодеятельности. Солдаты, стоявшие на воротах, пускали нас, пацанов, смотреть бесплатно кино и концерты.
     Нужно сказать, что в этом лагере находились, в основном, заключённые с большими сроками, некоторые до 25 лет. Практически весь нижний - первый посёлок был связан с лагерем. Он назывался лагпунктом. Почти всё поселковое начальство были военными МВД. Гражданское население почти поголовно работало в рабочей зоне. Одним словом население Малиновки так или иначе было связано с лагерем. Целая километровая улица состояла из типовых деревянных четырёх и двухквартирных домов, построенных в своё время заключёнными.
     В одном из этих домов по улице Советской в двухкомнатной квартире жила семья моей сестры Лиды и Саши Гебель с детьми Эрной и Сашей. В трёхкомнатной квартире справа жил сначала начальник отряда (в лагере) капитан Федосеев с семьёй. Он ушёл на повышение, а вместо него приехал капитан Никитин. Его семья состояла из пяти человек. Отец - Захар, его жена тётя Шура, сын - Анатолий, его братишка Гена, и сестрёнка - Алла.
     Это место было довольно далеко от вокзала, но совсем рядом с рабочей зоной, где работал Саша, со школой и клубом.

СЕСТРА ЛИДА

     Лида родилась в 1932 году в селе Новая Надежда. До депортации в Сибирь успела закончить два класса. По воспоминаниям её ровесников была она в детстве доброй и общительной девочкой. Андрей Неб, семидесятилетний дедушка, рассказывал мне, что он в школе ухаживал за ней, хотя и был на три года старше её. В Сибири - в Усманке, двенадцатилетней девчонке пришлось уже с полной ответственностью помогать маме и братьям, чтобы не пропасть с голоду. С пятнадцати лет стала работать в Новотроицком колхозе. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, её взял к себе в помощницы пожилой колхозный пчеловод Сорокин. Она быстро освоила все процессы ухода за пчёлами и относилась к этим трудягам с теплотой и лаской. В благодарность к ней они её никогда не жалили. Она лишь в медогон одевала пчеловодную сетку. Сорокин не мог ею нарадоваться. Он пророчил, что она будет его преемницей.

     Многие деревенские ребята пытались ухаживать за ней, но она отмахивалась от них. Мол, молодая ещё.

     В 1951 году по настоянию Сорокина Лиду направили на годичные курсы пчеловодов в районный центр-село Кузедеево. Там она случайно незадолго до окончания курсов познакомилась с Сашей Гебель, жившим в маленьком посёлке лесозаготовителей Кедровка. После нескольких встреч они порешили после окончания её учёбы пожениться.
     В 1953 году у них родилась дочка Эрна, а через год с небольшим родился сын Саша.
Год спустя они переехали в посёлок Малиновку Кузедеевского района Кемеровской области.
Саша работал на разных работах в рабочей зоне лагпункта, а Лида была домохозяйкой и воспитывала детей.
И здесь нарисовался я.

     Лида не знала, что я приеду, поэтому от изумления не знала, что и сказать. Я сказал, что я приехал, чтобы здесь в Малиновке ходить в школу. Это было довольно дерзко. Работал один Александр, на его шее висели три иждивенца, да тут ещё - я. Было, над чем задуматься.
     Ну что же, приехал, так приехал.
Эрне (Вере) в то время было около четырёх лет, а Саше два с половиной года.
     Правда, после моего приезда Лида смогла выйти на работу на полдня. С обеда до 6 часов вечера стала она работать в столовой напротив нашего дома. Я в школу ходил с утра, а после обеда присматривал за детьми.
И прожил я у Лиды с Сашей целых два года, за что я им очень благодарен.

Кроме меня у них в разное время недолго жили и брат Саша, и брат Володя.

     В начале 60-х годов Саша Гебель с Лидой и детьми переехали в город Джамбул, где жили наши старшие братья Роберт и Кондрат, а потом в 1994 году переехали в Германию вместе с детьми и их семьями. В 2006 году Лида умерла, было ей 74 года. Большая потеря для всех нас. Но память о ней навсегда осталась в наших сердцах.

ВАЛЕНТИН ЯКОВЛЕВИЧ

     Был конец августа. И мне надо было идти в школу. Школа была совсем рядом. Это меня здорово порадовало.
Школьная секретарша сказала, чтобы я написал заявление на имя директора; зовут его Валентин Яковлевич, а фамилия Асланиди. С этим заявлением я зашёл в кабинет. За столом сидел смугловатый, с чёрными волнистыми волосами мужчина лет 35-40. Он меня усадил и стал расспрашивать, откуда да почему. Я рассказал ему всю мою историю. Он внимательно меня слушал и располагал к откровенности. Впоследствии мы стали "друзьями". Он был обрусевший грек, высланный в конце войны из Абхазии. У него была большая семья - пятеро детей, и с ними жил ещё брат его жены - Виктор, который ходил в десятый класс.
     Валентин Яковлевич преподавал математику, а я в математике был силён. И мы с ним подружились. Да, и по другим предметам у меня были только отличные оценки. Пока я учился в восьмом и девятом классах, был я лучшим учеником в школе по успеваемости, но, увы, далеко не лучшим в отношении дисциплины.
Валентин Яковлевич, зная об этом, не читал мне моралей, а ненавязчиво привлекал меня к общественной жизни школы. Он был из тех немногих людей, которые помогли мне не потерять веру в себя и в окружающих меня людей. Он в беседах со мной внушал, что в человеке главное не крепкие руки и ноги, а мозги в голове и величие души, которое надо с детства в себе воспитывать. Валентин Яковлевич стоит одним из первых в списке людей, лепивших из меня уверенного в себе юношу. Список этих людей надёжно хранится в моей памяти, и я часто с большой благодарностью вспоминаю их.
К Валентину Яковлевичу я ещё вернусь в своём повествовании.

МОЙ ПЕРВЫЙ ВИЗИТ К ВРАЧУ

     Завучем (заведующий учебной частью) в школе был Сергей Фёдорович - бывший фронтовик. На войне у него осколком снаряда полностью раздробило коленный сустав. Нога осталась целой, но не сгибалась в колене. У меня же нога болталась, как плеть. Это мне мешало ходить даже с помощью костылей. Так вот, говорит мне Сергей Фёдорович:
     - Ты поезжай в Кузедеево (районный центр), запишись на приём к хирургу, и пусть он тебе сделает так, чтобы нога не гнулась как у меня, может быть, тогда ты сможешь ходить без костылей.

     Через пару дней я отпросился в школе, поехал в Кузедеево, попал на приём к хирургу. Я был первый раз у врача, сколько я себя помнил.
Он осмотрел меня и спросил:
     - Когда и как это с тобой случилось?
     - Мама сказала, что это случилось, когда мне было два с половиной года, а случилось от испуга.
     - Да, так оно и бывает. Все признаки указывают на то, что ты был болен опасной болезнью под названием - полиомиелит, а испуг спровоцировал многократное ускорение болезни, в результате чего возник шок и паралич. При таких заболеваниях часто бывают и смертельные исходы. Так что тебе, дружок, повезло.
     - Но в отношении ноги, боюсь, ты пришёл ко мне слишком поздно. Видишь? Мышцы полностью атрофированы.
Вот, так успокоил…
     Он дал мне направление в Западно-Сибирский институт усовершенствования врачей (ИУВ) - в город Сталинск к ортопеду - профессору Школьникову. При мне позвонил туда и попросил назначить дату, когда я могу приехать.
     В указанный в направлении день я поехал в Сталинск. Здание института было новое, огромное и находилось довольно далеко от остановки трамвая на окраине города. Сейчас это второй центр города - проспект Энтузиастов. Туда ещё не было дороги со стороны трамвайной остановки. Люди ходили по узкой грязной тропинке с множеством луж. Когда я приехал, лил сильный дождь. Пока я докостылял, вся моя одежда промокла до нитки.

В КЛИНИКЕ

     В приёмном покое меня переодели в больничную одежду. Положили в большую палату. На следующий день начались всякие обследования и подготовка к операции.
     В палате нас было восемь человек. Лежали люди со сложными переломами, дефектами суставов, переломами позвоночника. Несмотря на такие тяжёлые травмы, в палате часто бывало весело. Больные весело смеялись, когда кто-нибудь рассказывал очередной анекдот или один над другим подшучивал. Почти все в палате были лежачими. Некоторые лежали по полгода и больше. Я по сравнению со многими считался здоровым парнем. У некоторых пациентов от долгого лежания на спине образовывались пролежни, которые, несмотря на обработки, превращались в незаживающие раны.

     Некоторые больные, несмотря на то, что давно лежали в клинике, не могли бросить курить, и втихую закуривали в палате, что было категорически запрещено. Несколько раз затянется и тушит папиросу, а дым разгоняет рукой. Была у нас в отделении старшая медсестра, лет двадцатипяти-тридцати - красавица, крепкого телосложения, с округлыми формами и очень строгая.
Она часто заходила в палату. Учуяв запах табачного дыма, поводила носом и коротко бросала:
     - Кто курил?
И шла искать под подушками папиросы. Если находила, конфисковывала и обещала:
     - Завтра будешь выписан!
Когда она присаживалась на краешек кровати, чтобы удобнее сделать укол, то рука больного вроде нечаянно прикасалась к каким- нибудь её округлостям, и он незамедлительно получал звонкий щелчок по руке и обещание:
     - А завтра я приду во-о-о-т с таким шприцем.
Её в нашей палате прозвали "унтер Пришибеев", хотя она была полная противоположность чеховскому герою. Общее, что у них было - строгость. Её все побаивались, а когда она уходила, то иногда слышались восхищённые возгласы:
      - Эх, вот-бы!!!
Через неделю мою левую ногу прооперировали. Наложили гипс до пояса, с которым я лежал около месяца.
За время нахождения в клинике меня никто не навещал. Моим соседом по палате был студент Новосибирского строительного института по фамилии Новицкий. Он был очень эрудированным и интеллигентным молодым человеком. Мне очень интересно было с ним общаться. За этот месяц мы с ним хорошо подружились. До клиники ИУВ он обращался ко многим врачам из-за болей в бедре. Все обследования не давали никаких результатов, в том числе и рентген. И его направили в высшую инстанцию - институт усовершенствования врачей. Здесь ему распилили бедренную кость и установили диагноз - туберкулёз кости. В последующем кость не стала срастаться. До меня он пролежал уже около трёх месяцев. Чем всё это кончилось, я не знаю, но намёки на ампутацию были. Моего соседа один или два раза в неделю навещали родители, они жили в городе Прокопьевск. Это в двадцати км от Сталинска, ему приносили очень вкусную домашнюю еду и деликатесы: буженину, колбасу, сыр, так мне тоже иногда кое-что перепадало. Таких деликатесов я раньше и в глаза не видел.
     Я с гипсом был выписан домой, а через три недели должен был приехать в ортопедический диспансер при институте, чтобы сделать рентгеновский снимок и с ноги снять гипс.
     В результате операции ступня была зафиксирована под прямым углом с голенью. До этого ступня висела вниз и при ходьбе на костылях волочилась по земле.
Когда мне после выписки выдали мою одежду, обнаружилось, что она вся зелёная от плесени и воняла неимоверно, потому что её засунули мокрую в мешок, и она там прела. Но делать нечего, пришлось одевать. Когда я ехал в поезде в Малиновку - один час езды, из моего купе все вышли, благо вагон был полупустой.
Я был очень рад, что после этой операции стало легче ходить на костылях, но всё-таки на костылях…

НИКИТИН ТОЛЯ

     С Никитиным Толей, соседом, мы очень подружились. Мы ходили в один класс, сидели за одной партой. Я помогал ему в учёбе. Толя плохо слышал - это приносило ему много неприятных минут. Особенно, пока учителя не знали о его недостатках. Когда его вызывали к доске, мне приходилось его подталкивать и подсказывать, чего от него хотят.
     Он всё свое свободное время посвящал постройке моделей кораблей. Через посылторг получал чертежи моделей судов. У него их было уже штук пять, когда они приехали, и при мне он построил два. На каждый у него уходило примерно по полгода. Были у него модель крейсера "Варяг", крейсера "Аврора", но особенно красив был метровый пятимачтовый барк. Большое количество парусов - более 30. Все они опускались и подымались. Филигранное изготовление всех мельчайших деталей - это невозможно описать, это надо увидеть. Позже я бывал на нескольких выставках технического творчества. Первый раз в Новосибирске на областной выставке, позже в Ташкенте на республиканской выставке. И там, и там было много моделей судов, но ничего похожего на модели Толика я не видел.
     Он грезил морем. Он мечтал о кругосветных путешествиях и так увлечённо рассказывал о кораблях, о море, хотя до этого он не видел моря.
А я увлекался радиотехникой. Я сам строил детекторные и простейшие ламповые приёмники. Ремонтировал знакомым радиоаппаратуру, начиная с громкоговорителей и кончая сложными радио и электроприборами.
В 1958 году, я тогда учился в девятом классе и был секретарём школьной комсомольской организации, директор школы Валентин Яковлевич сказал мне:
     - Организуй школьную выставку технического творчества, и лучшие экспонаты мы пошлём в Кемерово на областную выставку.
Через пару недель состоялась выставка. Я выставил свои "произведения" одним из них был гусеничный трактор, управляемый с пульта, соединённый кабелем с трактором, один ламповый и один детекторный радиоприёмники. Никитин Толя выставил все свои суда. Всего было выставлено около двадцати экспонатов, в том числе моих три и Толика четыре модели судов.
     Комиссия из учителей, пионервожатая школы и я как секретарь комсомольской организации отобрали лучшие экспонаты - Толины можно было посылать все, но дело рискованное, взяли одну модель парусника, моих два экспоната - всего семь. Для парусника мы с Толяном сколотили специальную коробку, в нём хорошо закрепили его, обложили древесными стружками и сдали учителю физкультуры, который должен был отвезти все экспонаты в Кемерово.
     Через два месяца все экспонаты вернулись благополучно, кроме… парусника. Я об этом сразу же сказал директору, тот куда-то звонил, выяснял. Ему пообещали всё выяснить. Через неделю позвонили из Кемерово и сказали, что из Малиновки никакого парусника не поступало, не смотря на то, что в сопроводительном письме он был. Украли в Кемерово. На этом всё и закончилось. Мы с Толей были очень опечалены таким исходом.

УЧИТЕЛЬ ПО ТРУДУ

     В отдельном доме напротив школы была школьная мастерская. Учителем уроков труда был Александр Михайлович Кислицын. Он вёл уроки слесарного и столярного дела и был дотошным до мелочей. Пришёл он в школу в тот же год, когда и я приехал в Малиновку.
Александру Михайловичу было лет 35-36, и была у него интересная судьба. Его отец был священником и был в 30-х годах расстрелян как враг народа. Александр окончил учительский техникум и стал учителем истории. Но вскоре был призван в Красную Армию и сразу же попал на передовую. Месяца через два его часть попала в окружение и в результате плен. Он согласился стать хиви (нем. Hilfswilliger - желающий помочь) - так называемые "добровольные помощники" вермахта, набиравшиеся из местного населения на оккупированных территориях СССР и военнопленных. Они служили (без оружия) во вспомогательных частях водителями, санитарами, сапёрами, поварами и т. п. Число хиви доходило в разное время до миллиона человек. После месячного обучения Александра Михайловича направили на передовую в качестве православного священника. В его обязанности входило исповедование перед смертью тяжелораненых советских солдат, попавших в плен и отпевание умерших. Была, оказывается, такая служба в вермахте и для немцев и для русских.
     Он отсидел за свою службу 11 лет в Малиновском лагере и в 1956 году попал под амнистию. Прошёл шестимесячную переподготовку на учителя по труду. Вот так мы и познакомились и очень подружились.
     Он снимал крохотную квартиру из двух комнатушек, которую нужно было обставить. Для этого он после уроков в школьной мастерской мастерил себе мебель и не хуже, чем какой-нибудь краснодеревщик. Двуспальную кровать, шифоньер, кухонный стол-шкаф с выдвижными ящиками и табуретки.
     - Когда - никогда, я приведу в дом хозяйку, - говорил он.
Я, обычно, сделав уроки, дожидался прихода Лиды или Саши с работы и уходил в мастерскую. Там Александр Михайлович конструировал свою мебель: пилил, строгал, шлифовал. Приятно пахло свежими стружками и древесными опилками. Я принимался тоже что- нибудь мастерить. Мне отрадно было находиться в этой мастерской.
     Во время перекуров Александр Михайлович много рассказывал о себе и о своей жизни. Каждому человеку хочется иметь собеседника. Этим единственным собеседником для него был я. Он вёл себя со мной ни как учитель с учеником, а как с ровесником. Аналогично вёл и я себя с ним. Каждый день - новая история пребывания на передовой в немецких войсках. И по его рассказам немцы, каждый в отдельности, были совсем обычные люди с радостями и печалями, с ненавистью к войне.
     Особенно много рассказывал о пребывании в Малиновском СИБлаге. Это были кошмарные годы издевательств, которые дошли до таких пределов, что выразить невозможно. Ужасы лагерной жизни достоверно обрисовал в своих произведениях Варлам Тихонович Шаламов. Он писал А.И.Солженицыну:
"Помните, самое главное: лагерь - отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку - ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть. Но уж если ты его видел - надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде".

     Однажды в разговорах с Александром Михайловичем, я упомянул девушку Эмму - немку, которая была у семьи наших соседей Федосеевых няней и домработницей. Было ей лет 19-20 - скромная, тихая девушка. Она была детдомовской. У них она и жила.

     - Андрюша, не мог бы ты её сюда на экскурсию привести?
     - Когда?
     - Да хотя бы завтра.
     - Хорошо, я попробую её уговорить, но её отпускают только после шести часов вечера на пару часов.

     Эта экскурсия для них обоих стала судьбоносной. Через месяц они поженились, а менее чем через год у них родился наследник. Я пару раз был у них дома. Вся мебель, изготовленная под старину, казалось, перенесена из средневекового дворца. Залюбуешься.
     После женитьбы он редко оставался после уроков в мастерской. Он отдал мне второй ключ, и я в любое время мог приходить в мастерскую. Мы с Толей Никитиным проводили в мастерской почти всё свободное время. В мастерской всегда было много пиломатериалов, которые привозили из рабочей зоны лагпункта. Берёзовые, сосновые и кедровые доски; разного сечения брусья и рейки были всегда.
     В мастерской было два токарных станка - маленький и большой. На маленьком я точил шахматы и шашки. На большом можно было точить ножки для стола или стульев. Была циркулярка и долбёжный станок. Одним словом всё, что надо для умелых рук.

     Александр Михайлович наряду с основной работой учителя, тайком отпевал покойников и проводил крещение детей. В Малиновке не было церкви. По просьбе руководства посёлка перед религиозными праздниками Рождества и Пасхи читал в клубе лекции о сути этих праздников. Цель была - преподнести религию, как опиум для народа. Результат был противоположный. Пожилые люди валом валили на его лекции.

МОЯ ПЕРВАЯ КОМАНДИРОВКА

     Хочу рассказать попутно о казусах моей первой командировки в Кемерово.
Осенью 1957 года директор школы Валентин Яковлевич и я как секретарь комсомольской организации школы должны были поехать в Кемерово на областное совещание. Тема была: расширение школьных ученических подсобных хозяйств. У нас при школе к тому времени разводили кроликов. За каждым классом, начиная с третьего, были закреплены несколько клеток. Ученики под руководством классного руководителя и учителя биологии ухаживали за кроликами. Общее руководство осуществлял зоотехник. В других школах занимались другими делами - это был ответ на призыв Коммунистической партии и правительства "Догнать и перегнать Соединённые Штаты Америки по производству мяса, молока и шерсти на душу населения".
     Валентин Яковлевич вызвал меня в кабинет и сообщил о поездке. Секретарша, она же и бухгалтер, выдала мне командировочное удостоверение и деньги на поездку.
     Уже много лет спустя я понял, насколько умным психологом был Валентин Яковлевич. Ехать в Кемерово мне было совершенно ни к чему. Я думаю, это он делал, чтобы освободить меня от комплекса неполноценности. И секретарём школьной комсомольской организации я стал по его рекомендации.
А этот комплекс у меня присутствовал всегда, по крайней мере до того времени, когда мы подружились с Людой, моей будущей женой.
В Кемерово ехали в плацкартном вагоне. В этом же вагоне ехали ребята и девчата из Таштагола, Мундыбаша, Кузедеева. Мы поперезнакомились. Было шумно и весело. Ехать из Сталинска до Кемерово одну ночь. Проводница принесла всем постельное бельё. Я думал, что бельё входит в стоимость билета. Но, оказывается, за него нужно было сразу заплатить. Пришлось заплатить.
При обратной поездке буду умней.
По приезду в Кемерово, объявляют:
     - Приехавших на областное совещание на привокзальной площади ожидают такси.
Был воскресный день. Привезли нас бесплатно к зданию облисполкома. Совещание проходило в актовом зале. Такую красоту и такую помпезность я видел впервые. Огромные люстры. Бархатные шторы. Мягкие, обитые бархатом сиденья.
В обеденный перерыв повели нас на второй этаж в ресторан. На столах меню и вазы с яблоками. Я настоящих яблок до этого не видел. Мы с ребятами стали гадать бесплатные яблоки или нет. Решили, что бесплатные, иначе как официант узнает, сколько яблок мы съели и кто съел.
Я для экономии заказал только суп и чай и съел одно яблоко, да полностью с косточками так, чтобы официант не увидел остатки.
Когда расплачивались, то официант говорит:
      - Та-а-к вы съели шесть яблок, кто сколько съел? - Пришлось признаваться. Выписал нам квитки за еду и сказал, чтобы сберегли для отчёта. Эх, если бы я знал, что рассчитываться за еду я буду на основании квитанции, я бы съел ещё бифштекс с яйцом.
При поездке домой я постельное бельё брать не стал. Лёг спать на голую полку. Валентин Яковлевич спрашивает меня:
     - Андрюша, а ты почему постельное бельё-то не берёшь?
     - Да я не люблю на мягком спать, - ответил я,
а сам про себя думаю:
     - Я не дурак. Десять рублей (старыми) у меня в кармане не помешают.
Через пару дней секретарша в школе говорит мне:
     - Андрей, тебе надо сделать отчёт по командировке.
     - А чо это такое? - Спрашиваю я
- Ну, ты принеси билеты на поезд, квитанции на постель, квитанцию за еду и я подсчитаю, кто кому должен, а если квитанций нету, то…
Вот так я первый раз сэкономил.

ТЕЛЕФОННАЯ СТАНЦИЯ

     В 1958 году, учась в 9 классе, после зимних каникул Толя Никитин не стал ходить в школу. Чтобы не болтаться без дела он устроился монтёром на телефонной станции. Там работала телефонисткой его мама - тётя Шура. Она была добрая, замечательная женщина.
Шефом телефонной станции был техник Пётр Степашов, отличнейший мужик, бывший фронтовик - связист. Он был нелюбитель выпить на досуге и порассказывать анекдоты и фронтовые байки. Ему было лет сорок, семьи не было - жил один. Ещё учась в восьмом классе, мы с Толей часто ходили на телефонную станцию, чтобы на обеденный перерыв подменить тётю Шуру на коммутаторе или поработать в мастерской. Станция находилась в двухстах метрах от дома. В мастерской был наждак и сверлильный станок для металла и много инструментов. Петро - так все называли Степашова, разрешал нам хозяйничать на станции как дома. Иногда он приходил с бутылочкой, наливал нам по двадцать грамм и приговаривал:
     - Охота выпить, а не могу один! Смотрите не проболтайтесь Шуре.
А Шура за стенкой слышит: что-то тихо стало, и заглядывает в мастерскую:
     - Петро, ну ты что же детей - то к этому зелью приучаешь?
     - Шура, да какие они дети? У них уже в … дети пищат, - отвечал он.
     - Бесстыдник ты, Петро!

    На коммутаторе было около шестидесяти абонентов, и мы уже наизусть знали у кого какой номер, да и список висел рядом.
У Петра иногда по утрам с похмелья болела голова, и он звонил тёте Шуре, что он сегодня болен и, чтобы я или Толик, дабы избежать неприятностей, поставили на зарядку аккумуляторы - электроэнергию частенько отключали, а аккумуляторы были дохленькие. Зарядить аккумуляторы было целым искусством. Выпрямитель был ещё довоенный, трофейный. Представлял он из себя стеклянную колбу, герметически запаенную, подвешенную на горизонтальной оси, а внутри примерно с литр ртути. Так вот, эту колбу нужно было первоначально раскачать так, чтобы ртуть коснулась верхнего электрического контакта - образовывались ртутные пары, и процесс выпрямления переменного тока начинался.
     Когда Толик стал монтёром, я вообще стал пропадать на телефонной станции. В семье сестры ко мне относились терпимо. Но я чувствовал, что нужно и честь знать и самому о себе позаботиться и решил найти работу и окончить образование в вечерней школе. А толчком этому было следующее.
На коммутаторе работали две телефонистки - тётя Шура и ещё одна женщина, которая написала заявление об увольнении. Её семья переезжала в Сталинск. Случайно узнав об этом от тёти Шуры, я написал заявление начальнику лагпунта полковнику Щербакову, чтобы меня приняли телефонистом. Написал, что я эту работу знаю и что Пётр Степашов согласен взять меня на работу. В том же доме, где был коммутатор, были две комнатушки для общежития, но они практически пустовали и я рассчитывал, что в случае удачи получу там место.
     Через пару дней меня вызвали в контору. Был там начальник лагпункта, главный бухгалтер Яков Вебер - отец нашего учителя по физике, Степашов и директор школы Валентин Яковлевич. И вот они начали меня пытать как партизана, почему я - отличник в учёбе, хочу бросить школу. Все хором стали меня убеждать, что мне надо обязательно кончить десять классов, поступить в институт, получить хорошее образование и так далее. А до этого ни какой работы. Я расплакался и вышел из кабинета.

НА ПЕРЕПУТЬЕ

     Так я закончил девятый класс и оказался на перепутье. Куда дальше? - Ответа у меня не было. Я перебирал всякие варианты, но ничего придумать не мог, и в Малиновке оставаться тоже не мог, не хотел ещё целый год быть нахлебником.
И я решил, что поеду в Сталинск и поступлю в финансово - экономический техникум, где училась моя бывшая одноклассница и соседка по дому. Специальность - бухгалтерский учёт. Решил учиться на то, что я не любил. А зря не любил, бухгалтеры неплохо жили во все времена.
Послал заявление. Получил ответ - поступившим иногородним предоставляется общежитие. То - что мне надо. Лиде я об этом не говорил, готовил сюрприз. В том, что я поступлю, я не сомневался. Вступительные экзамены с 1 августа.
     В июне я работал помощником киномеханика в клубе. А получилось это так. Заведующая клубом и одновременно библиотекарша Люба Розенберг заболела. Её муж Саша Розенберг был киномехаником. Его помощница - Роза была в отпуске. Ему надо выполнять функции библиотекаря, киномеханика и заведующего клубом. С этой нагрузкой он не мог справиться и объявил, что на месяц возьмёт на работу в качестве помощника киномеханика старшеклассника. Меня он брать не хотел, так как помощник киномеханика должен был каждый день носить на почту довольно тяжёлые банки с фильмоплёнкой и получать новые. В кинобудке нужно было проверить каждую часть фильма, перемотана ли она и при необходимости перемотать. Перед демонстрацией фильма зарядить плёнку в оба кинопроектора, а во время демонстрации следить и устанавливать рамку и своевременно переключать проекторы. Желающих делать эту работу не оказалось, и Александр всё-таки взял меня. Банки с лентой таскал он сам, а всем остальным - перемоткой и демонстрацией фильмов занимался я. Во время демонстрации фильма он в кинобудке никогда не находился.
     Он заплатил мне 150 руб. (старыми). У Розы был оклад 290 рублей, но для меня эти 150 руб. были огромной суммой.
В конце июля Лида сказала мне:
     - Саша (брат) хочет, чтобы ты приехал к нему в Ельцовку и там десятый класс окончил.
Откуда эта информация к Лиде пришла, не знаю.
     Я так хотел стать инженером-радиотехником, а для этого надо было для начала во что бы то ни стало окончить 10 классов. Будь, что будет! Поеду в Ельцовку.
О Ельцовке я не имел никакого понятия. Знал только, что туда надо лететь самолётом из Сталинска.
Заработанные деньги у меня ещё были. Я взял с собой две книги: справочник по элементарной математике Выгодского и справочник по физике и уехал в Сталинск, а оттуда улетел в Ельцовку. Это полчаса лёта на самолёте "кукурузнике" АН-2.